Посвящаю этот скромный текст кукурузе,

той самой, которая царица полей.

Подруга пригласила в кино. Когда я услышала, что фильм называется Интерстеллар, надежды не прибавилось: ну что могут показать в кинотеатре, кроме очередного терминатора? Но дружба дороже и денег (тем более, на билет тратится по студенческому почти не пришлось), и эстетических предпочтений. Интерестеллер, так интерстеллер.

Сказать по правде, без посторонней помощи фильм я бы не посмотрtла, но о сеансе не жалею. Не жалею потому, что Нолан — выдающейся режиссёр. И выдающейся в том смысле, что так пускать пыль в глаза нужно уметь.

Пыль, в свою очередь, следуя терминологии одной из рецензий, оказалась звёздной: перед зрителями разворачивается вымирающий мир планеты Земля, где почва перестаёт давать всходы, люди голодают и выращивают кукурузу, и посему «человечество родилось на Земле, но не обязано на ней умирать» (девиз картины). Главный герой, бывший лётчик, теперь, как и многие, фермер, растит двух детей, которым в школе рассказывают, что космос — это миф и на Луну никто никогда не летал. Но тайком государство финансирует наса, которыми разрабатывается проект «космической эвакуации» с тонущего корабля. Отцу предстоит разлучиться с семейством и отправиться в дальние дали космоса на поиски нового дома для землян. 

Несмотря на всё это, говорить о том, что перед нами — фантастика, я бы не стала, замахнувшись на более радикальное определение — кино снято в жанре альтернативной истории.

Дедушка детей главного героя задуман, как повзрослевший представитель нашего поколения; таким образом, претенциозность авторов на достоверность оказывается на столько высокой, что превосходит все границы фантастического жанра. Фильм, связав настоящее с воображаемым будущем, показал это будущее реальным, расколдовал в фантастике непосредственную фантастичность: никаких бластеров, гравитационных сандалий и летающих машин. Хорошо ли это? Это определено культурным контекстом.

Фантастика сегодня едва ли бывает позитивной. Несмотря на то, что Интерстеллар завершается вполне ожидаемым хэппи эндом, та часть фильма, которая разворачивается на Земле, полностью подтверждает этот тезис: земля отторгает своих сыновей, человечество деградирует, а дочку главного героя (которой, спойлер, предстоит спасти мир) зовут Мёрф (в контексте фильма — Фемида). Ещё никогда фантастика не сталкивалась с нынешней парадоксальной ситуацией вокруг своих читателей: реальный мир подошёл вплотную к тому, о чём рассказывали фантасты на протяжении всей истории мировой литературы. Помню, как-то в детстве мне попалась картинка некого фантаста 18 века: на ней было гигантское остеклённое здание с длинными руковами-переходами, железными крепами к полу и пр. в таком духе. Я хочу сказать не о том, что похожее здание есть в каждой провинции нашей необъятной провинции мира, но о том, что образ будущего в фантастике клишированнее, чем этого хотелось бы самим фантастам. И, да, это клише сегодня имеет больше сходств с реальностью, чем когда-либо.

Отсюда — депрессивное отношение к страшной сказке, которая вдруг стала былью. Сегодня утопию можно рассказывать, пользуясь языком реальных научных прогнозов: технократия, глобализация, космос — только успевай выбирать. Поэтому жанр альтернативной истории — это новаторство Нолана лишь с формальной точки зрения.

Гораздо интереснее было бы пойти дальше. История демонстрирует, как меняется человек внутри меняющейся культуры; европейский духовный мир кардинально изменился в течении 20го века. Почему не пофантазировать о дальнейших фундаментальных изменениях сознания? Вот это был бы хоррор похлеще депрессивных полей Интерстелара, на которых жгут жухлую кукурузу.

Во время показа у меня было чувство, что меня выжимают, как половую тряпку. Педали Нолана меня буквально раздавили. (Подробнее о мейнстримных педалях можно тут почитать). Плач! — говорит режиссёр. А теперь плачь умилительно! И моя подруга, действительно, плакала: в унисон  с брутальным космонавтом. Я не буду говорить о странной особенности голливудского кино, в котором почему-то, при изобилии фамилий актёрского состава, нет ни одного реального героя (̶а̶ ̶е̶с̶т̶ь̶ ̶«̶т̶у̶п̶ы̶е̶ ̶ф̶у̶н̶к̶ц̶и̶и̶»̶).

Интерстеллар не стал исключением. Однако, осталось ощущение некой двоякости. С одной стороны, всё тот же каркас кульминаций (только растянутый на добрых три часа), но при этом очевидно новаторские вещи. Например, отношение к космосу как к реальному пространству, без мифологии и преукрашательств. Космическое пространство воспринимается не как привычная дорога к отдалённым планетам, на которых живут слизняки-инопланетяне, а как давлещая угроза: один из героев ясно ощущает, что от смерти его отделяет лишь тонкая обшивка корабля.

При этом, космос олицетворён. По крайней мере, хочется верить, что «чёрная дыра», в которую попадает главный герой и которая таинственным образом оживает и симпатизирует ему, это образ деятельного космоса, развёрнутого к человеку и спасающего человечество. Хотя вполне может быть, что спасение, по задумке режиссёра, происходит случайно: просто какие-то инопланетяне просто решили помочь просто младшим братьям по разуму. Этакий «бог из машины».

Но над чем не поиронизируешь, так это над съёмкой. Панорамные виды космических глубин, чужих планет, просторов, звёзд и созвездий, даже без педально-распедальной музыки потрясающи. Медленные движения небесных тел, плавная техника съёмки высокого разрешения очевидно отсылают к Кубрику с его любованием, размеренностью и пристальным вниманием к мелочам (Декорации «Космической Одиссеи»). Воспевание широких пространств в современном эпосе получилось органично. Ставка была сделана на зрелищность, поэтому отдельные кадры ещё долго преследуют зрителя.

А что касается музыки… Вы когда-нибудь пробовали смотреть фильм, пропуская саундтрек мимо ушей? Это замечательный способ оценить драматургию «голого кадра», которую музыка должна лишь подчёркивать (а не создавать полностью, ибо тогда речь уже о музыкальном жанре). Музыка Интерстеллара, при всей своей мелодичности и запоминаемости, создаёт полностью, и ничего не подчёркивает.

Жанр эпико-трагической картины даёт широкое поле для педалирования. Серый фильтр, минимум шуток (шутит в фильме только робот), помпезная космическая музыка — вы ещё не погрузились в атмосферу причастности к чему-то возвышенному и таинственному? Вы ещё не готовы плакать вместе с красивой девушкой-учёным, которая ̶в̶п̶е̶р̶в̶ы̶е̶ ̶в̶ ̶и̶с̶т̶о̶р̶и̶и̶ ̶м̶и̶р̶о̶в̶о̶й̶ ̶к̶у̶л̶ь̶т̶у̶р̶ы̶  сказала, что любовь — это основополагающая основополагающих? А вот в кинозале именно это и происходило.

Сами же учёные, при этом космонавты, перед космическими воротами в другую вселенную объясняют главному герою «на пальцах», что эти врата из себя представляет и как через них пройти. Меня поражает специфика американского кино-диалога. Иными словами, Нолан говорит: «зритель, я Уважаю тебя, и ради этого, смотри, я поступлюсь логикой развития сюжета; вы вместе с героем узнаете о судьбоносном портале не на земле перед полётом, что было бы логично, а прямо возле этого портала. Пойми, сюжет здесь не ради произведения написан, а ради тебя!» Я согласна, произведение искусства должно предлагать некий диалог, но не заискивающим перед зрителями языком! (иначе какова ценность этого диалога?).

Напрямую к слушателям, минуя самые примитивные построения индивидуальной мысли, обращается частушка. И коли уж речь зашла о фольклоре, то бессомненным архетипом кинА с погремушками является образ эксплуатируемого учёного. Учёный (даже если у него образование химика) паяет суперкомпьютер из двух клубков нити, подключает его к толстому старенькому монитору и всё это — за каких-то 15 минут, пока тикает таймер обраного отсчёта. Учёный — это машина, которой нужны данные, чтобы преобразовать их и получить конечный продукт — код от сейфа, вакцину от зомби-болезни, пароль для дезактивации бомбы и т.д… Очень часто в погоне героев за этими исходными данными и вырастает фильм. На ум приходит наивный сюжет Электроника и почтенный профессор Громов, который весь фильм задаётся вопросом, кто такой человек. Как-то ведь обходилась же советское кино без бластеров и межгалактического мяса.

Но вернёмся к межгалактическим сферам, которые пытаются разгадать учёные из Интерстеллара. Мёрф, получившая от отца необходимые для спасения землян данные, бежит по коридору со стопкой толстых листов и, с криком «Эврика», красиво швыряет их с балкона над машинным отделом, где проектируют шатл. Восклицания, восторги, аплодисменты.

На этой торжественной ноте и я приближаюсь к завершению. Типичная сюжетная сетка, типичная педальная музыка; даже те вольности в изображении космоса, о которых восторженно пишут критики на просторах всемирной паутины, всяко не игра в бисер, а игры разума. Тогда к чему разглагольствования, к тому же, без имён съёмочной команды?

В этом фильме меня поразила претенциозность. Когда я выходила из кинотеатра, подруга, тайком вытирая глаза, хвалила Интерстеллар. А через пару дней знакомые назвали его «интеллектуальным кино». Апогей популярности «Межзвёздного» в масштабе моей семьи наступил, когда мама (!), которая в кино не ходила уже несколько ̶д̶е̶с̶я̶т̶к̶о̶в̶ ̶ лет, засобиралась на «Интерстеллар» — по рекомендации своих коллег.

Никакой иронии: я снимаю шляпу перед Ноланом. Для него межзвёздные войны за свободную нишу в массовом кино — псевдоинтелектуального толка — завершились с триумфом. А чем стал Интерстеллар для нас? Триумфом или очередным фиаско?